Писатель рассказал, как меняется жизнь после 45. Текст, от которого хочется жить сейчас, а не ждать завтрашнего дня

«В 45 баба ягодка опять, а мужик в том же возрасте если и ягодка, то консервированная, как те, которые в банке с компотом на дне, знаете», — так описывает свои ощущения от 45-летия автор книги «Мистер Эндорфин» Олег Батлук.

Нам в ADME от этого текста стало одновременно и тепло, и грустно. В конце концов, 45-летие – это то, что рано или поздно настигнет всех нас. И вот что об этом возрасте рассказывает Олег.

Я долго приближался к этому возрасту, как «Титаник» к айсбергу, и вот наконец лязг и треск (а не шум и ярость) — встреча. Здравствуй, айсберг, давай обнимемся, что ли. Теперь про мою жизнь легко рассказывать в стилистике «до и после».

Так, раньше перелетные птицы, улетая по осени в теплые края, звали меня с собой. Они и сейчас зовут, самые молодые и вежливые из них, а те, что постарше, шикают на молодняк, осекая:

— Какой полетели, у него же остеохондроз.

На смену моему тестостерону пришел его старший брат — холестерин. Я уже не имею права засматриваться на всех женщин: некоторые вдруг стали годиться мне в дочери.

В «Телохранителе» я больше не смакую сцену перестрелки ночью в лесу, а рыдаю на финальной песне.

Школьники почтительно уступают мне место в транспорте, понимая, что я видел первую серию «Друзей» в прямом эфире.

«До свадьбы заживет» больше не канает.

На твоей фотографии в паспорте в 45 наконец материализуются все твои детские кошмары.

При другой расстановке планет мой сын вполне мог оказаться моим внуком. По крайней мере медсестра в его детском саду однажды поставила вопрос именно так. Не спасло даже то, что на мне были кеды. И пусть она сама карга старая и лечила деток еще в Римской империи, мне все равно обидно.

Футбольный мяч во время игры пятится от меня по полю, приговаривая: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел».

Перед зеркалом теперь крутишься часами: не знаешь, как и повернуться, чтобы в кадр попала не постаревшая часть лица. В этом возрасте большая надежда на уши, но и они увядают под тяжестью лапши.

На какую молодость ты там еще рассчитываешь, когда даже Глызину, песни которого ты до сих пор можешь напеть с любого места, уже 65.

Таблетки пока помещаются в кармане, но скоро придется присматривать рюкзак. Тем более нужно же будет куда-то класть газеты, те самые, бумажные, я ведь до них дозрел. Да, и складной стульчик в придачу. Лавочки-то во дворах демонтировали, а надо же на чем-то сидеть, когда обсуждаешь со сверстниками патлатых юнцов и крашеных девиц, какими мы никогда не были, конечно-конечно, и никогда не будем, а вот тут не поспоришь.

Когда отпускаешь бороду в 45, то становишься похож не на Тома Харди, как в 30, а на деда Мазая.

Когда в 45 зовешь в гости друзей и спрашиваешь, что подать к столу, они отвечают: не парься, старичок, к чему нам эти церемонии, просто закажи пиццу. А когда ты уточняешь, какую, друзья говорят: да вообще без разницы, только без глютена, без ГМО, вегетарианскую, но без овощей и без теста.

Раньше нянчился с каждым словом — теперь вычеркиваю целыми абзацами, а то и вовсе не записываю.

Раньше жил в ожидании того, что Бог накроет на стол и позовет, — теперь со стола убирают, гремя тарелками, а я еще ничего толком не попробовал.

В 45 взлетная полоса закончилась, но вместо неба началась выгоревшая трава за аэродромом.

Хотя еще не старость, конечно. Старость — это когда последняя страница перевернута и уже видно оглавление, а у меня впереди вроде бы шелестит что-то, нечленораздельно, как листва в ливень.

Такая цифра, что понимаешь: еще столько же не получится. Такая цифра, что понимаешь: да и не надо.

А в целом 45 — неплохой возраст. В 45 на тебя перестает действовать PR. В 45 уже можно позволить себе собственное неправильное мнение. Самое время перестать бегать гламурным осликом за модными морковками. Ка-а-ак? Вы не читали? Не смотрели? Не посещали? И даже не слышали об этом? И даже не слышали. В 45 имеем право даже не слышать об этом. Нет времени на чужие советы.

В 45 жизнь коротка. И с каждым годом становится все короче.