Откровенный рассказ Евгения Гришковца о том, как ему было тяжело учиться в школе с дислексией

Немногие люди могут сказать про школу, что это были самые лучшие и беззаботные годы в их жизни. Помимо больших нагрузок, у каждого школьника хотя бы раз было недопонимание или, того хуже, натянутые отношения с педагогом. А если речь идет о ребенке с дислексией, то обучение превращается в страдания и игру на выживание.

Дислексия — это специфическая неспособность к обучению, проявляющаяся в проблемах с чтением, часто сопровождается дисграфией (нарушение процесса письма — прим. AdMe.ru). Дислексики заменяют звуки и слова, пропускают буквы. Также может отсутствовать понимание прочитанного. Родители, распознав у ребенка такую особенность развития, должны помочь ему ее принять и научиться с ней жить.

Евгений Гришковец - российский писатель, драматург, режиссер, доказавший на собственном опыте, что дислексия не преграда на пути к профессии, связанной со словом. Он поделился с ADME воспоминаниями о том, как ему училось с дислексией в обычной советской школе, а также рассказал, как сейчас он помогает своим дочерям с такой же особенностью развития преодолеть трудности в учебе.

Это не лень, а дислексия

Я пошел в школу в 1974 году в Ленинграде. Я был приезжим мальчиком из Сибири, и это всем вокруг было хорошо известно. Ленинград тогда был особенно чувствительным городом: приехавшим, тем более из Сибири, было тяжело. Я читал хуже и медленнее всех. Учительница понимала, что я не идиот, но думала, что я очень ленивый.

Она была жесткая и безжалостно ставила мне плохие оценки. Писал я с большим количеством ошибок и медленнее всех. У меня были красивый почерк и хорошая память, я лучше всех рассказывал или пересказывал. Но я никогда не успевал, никогда не укладывался в нормативы — это было очень тяжело.

Родители не понимали, что со мной происходит. И мама, и папа учились блестяще. Поэтому, когда я приносил двойки, я слышал: «Этот учебник написан для среднего идиота. Почему же ты с этим не справляешься?» Я чувствовал себя хуже среднего идиота — это было унизительно. Чтобы добиться минимальных результатов, мне нужно было учиться через скрип зубов.

Мои родители этого не видели, потому что просто не знали, что может быть причиной. Меня никогда не водили ни к каким специалистам. Они тоже думали, что я умный, но ленюсь. По всем основным предметам — алгебра, геометрия, физика и русский язык — у меня тройки в аттестате.

Не укладывался в нормативы по чтению — спасала отличная память

Когда мне было 9 лет, я вернулся обратно в Кемерово. И учителя, и одноклассники обращали на меня внимание, потому что я был мальчиком, который пожил в большом городе. И что же? Все же ждали мальчика из Ленинграда, а он читать не может! Тут мне, правда, чуть больше повезло: учительница была внимательнее и сердобольнее, чем в ленинградской школе. Но я все равно не мог сдать ни одного норматива по чтению. Я не укладывался в нужное время — один-единственный в классе.

Потом учительница, не понимая, почему так происходит, тайком давала маме текст для чтения. Я быстро выучивал его наизусть и изображал, что читаю, чтобы сдать норматив. Я много мотался по разным школам, но мы жили на окраинах — и это были плохие школы. Однажды, например, меня перевели в школу с английским уклоном, где дети с 3-го класса изучали язык, а я был на уровне «the table» и «May I come in?».

Я выходил вечером во двор с карточками, по которым часами заучивал слова. Еще я столкнулся с тем, что не запоминаю, как пишутся слова в английском языке. Когда у нас начались уроки так называемого технического перевода, я единственный из класса не мог освоить клавиатуру. Это получалось даже у тех, кто потом пошел в ПТУ! Я не мог — и все.

Только в 25 лет я осознал, что происходит

Я же никогда не представлял себе, как можно думать и видеть иначе! Конечно, я понимал, что со мной что-то не так. Однажды я прочитал статью о Ларе Флинн Бойл, где она рассказывала о своей дислексии. Я узнал в этом описании себя.

Я был фанатом сериала «Твин Пикс», и мысль о том, что у нас с Флинн Бойл похожие особенности, мне понравилась. Но главное, я наконец-то понял, что со мной! Я не стал думать, что я лучше или хуже остальных, какой-то «человек дождя». Просто понял, что с этим надо научиться жить, что дело не в безалаберности и лени, как мне вдалбливали в голову всю жизнь.

Пишу тексты от руки, где записываю цифры словами

Я до сих пор медленно читаю. Например, обычно люди читают художественную литературу с одной скоростью, а газеты — с другой. Я же одинаково медленно читаю все, поэтому в какой-то момент я просто перестал читать газеты. Они дурно написаны, а я читаю их так же внимательно и медленно, как и художественную литературу. Я не могу читать инструкции. Смена мобильного телефона или обновление системы — это катастрофа.

У меня случаются истерики, поэтому я живу фактически без компьютера, без электронной почты, чтобы никому не отвечать. Я пишу все тексты от руки. У меня проблема еще и с цифрами — я их не воспринимаю вообще. Мне проще записать цифры словами. Зато я идеально чувствую время: не глядя на часы, могу сказать, что прошло 15 минут разговора.

У меня странно работает память. Мои друзья знают, например, что я точно запоминаю, как кто был одет вчера на вечеринке, где лежали вещи, кто и что ел. При этом я многократно пытался учиться водить машину, но сдался в конце концов, потому что для меня оказалась мукой попытка сосредоточиться на панели приборов, смотреть только вперед, отключить боковое зрение. Меня все отвлекает!

Филолог, видящий картинками

Я написал первый литературный текст в возрасте 37 лет. Первую пьесу — в 33 года. До этого я делал только спектакли, сначала полностью запоминая, а потом записывая текст. Я могу в уме полностью редактировать текст, меняя композицию. Я вижу картинками, поэтому могу описать все в самых мелких и точных деталях. Правда, записать мне это очень сложно. Я пользуюсь большим количеством слов, но не запоминаю, как они пишутся.

Например, каждый раз, когда я пишу слово, я применяю правило. Я же филолог, ко всему прочему! Поэтому надо мной все смеются. Однажды я написал слово «пылесос» с 3 ошибками: «полиссос». Мои рукописи может читать только моя жена, потому что всем остальным показывать стыдно: там в каждом слове ошибки.

Главная наша задача — чтобы у детей не было комплексов

Рисунок младшей дочери Маши.

С детьми та же самая история. У старшей дочери Наташи дислексия, у сына тоже, но получше. А у младшей, как мы сейчас понимаем, совсем сложная форма. Например, она начинает делать домашнюю работу со второго задания. Мы спрашиваем: «Почему ты начала со второго?» А она просто не видит то, что написано с левой стороны! Ей нужно отдельное усилие, чтобы выполнять самые простые задания учителей.

Поэтому так важно просвещать педагогов. Нужно, чтобы одноклассники все понимали, потому что насмешки могут стать серьезной травмой для ребенка. К ним просто прилипает «дебил» или что-нибудь в этом роде. Поэтому учителей и родителей нужно обязательно информировать. Ведь в некоторых семьях, я знаю точно, доходит до того, что дети готовы на себя руки наложить.

Когда я понял, что у моих детей те же особенности, я не удивился. Сам я уже был подкован, но мне нужно было объяснить это жене. Я ее успокаивал и пытался объяснить, как работает моя — и детей — голова.

Поскольку мы с ней учились в одной группе в институте, она видела, что в учебе мне очень нужен посредник — человек, который перевел бы для меня сказанное педагогом. Нашел какие-то другие слова, если я просто не врубаюсь, и все. А когда врублюсь, дальше я уже сам. Мне хватало небольшого количества времени, чтобы подготовиться к экзамену, но один я этого сделать не мог.

С детьми мы не говорим о дислексии. Наша задача — чтобы у них не было серьезных комплексов.

А доводилось ли вам учиться или работать с людьми, у которых дислексия? Или, может, просто были предметы в школе, которые вызывали трудности?