Молодой папа пишет озорные рассказы о сыне, в которых каждый родитель узнает себя

Мир заполонили мамы, которые делятся своим опытом рождения и воспитания детей. Но так ли часто вы встречаете истории о родительстве глазами отца? Писатель и блогер Олег Батлук делится своими впечатлениями об отцовстве так ярко и искренне, что невозможно пройти мимо. Его блогом уже зачитываются десятки тысяч людей, поражаясь нежности, с которой этот мужчина пишет о своем маленьком сыне.

Мы в ADME тоже зачитались книгой Олега Батлука "Записки неримского папы" и его блогом. Надеемся, юмор автора придется по душе и другим родителям.

• «Ну вот я и стал отцом». Довольно бессмысленная фраза, прежде всего для того, кто только что стал отцом. «Ну вот я и стал отцом» все равно что «Ну вот я и стал президентом Гондураса». Или папой римским. Отец — это еще не отцовство. От отца до отцовства — долгий путь собственного взросления.
• Какие мы знаем виды сна? Сон, бессонница. Еще дремота, может быть. Родителям малышей известно гораздо больше видов сна. Сморило. Колобродит. Щемит. Возюкается. Кемарит. Похрапывает. Вырубился. Глаза по пять копеек. Разоспался. Недопереспал. Перенедоспал. Недозаснул.
• Я впервые увидел сына в Viber. Жена прислала фото. Это был первый шок моего отцовства. Кого я ожидал увидеть на фото — давайте спросим честно. Кузя, друг Аленки. Есть такая шоколадка. Там на обертке жизнерадостный мальчуган предпенсионного возраста. Вот кого я ожидал увидеть. Вместо этого мне прислали сухофрукт, завернутый в несколько слоев ткани.
  Хотелось срочно написать в Viber, не разделяя слова и переставляя местами буквы в панике: «Жена, что случилось с нашим сыном?» В роддоме на выдаче детей (так это правильно называется?) я немного успокоился.
  Когда мне на руки передали моего сморщенного новорожденного «пенсионера» в кульке, слова внутри кончились. Моя душа издала какой-то нечленораздельный дельфиний ультразвук. Сынок оказался еще страшнее, чем на фотографии. Он странно моргал всем лицом, как будто пытался расправить свои «старческие» морщины. У меня даже промелькнула мысль, что я еще молодо выгляжу на фоне своего Бенджамина Баттона.
  Но, несмотря на все это, меня не покидало ощущение, будто я только что случайно сел в радугу.

• Этот незабываемый момент, когда твой сын говорит тебе «папа». Душа тает, как снег в Москве зимой. Такой подъем, и воодушевление, и желание свернуть горы. Еще более незабываемым моментом может стать разве что тот, когда твой сынок говорит «папа» также и своей маме. А еще чуть более незабываемым — когда он говорит «папа» и бабушке. Ну а самым-самым незабываемым становится тот момент, когда он говорит «папа» курьеру, который привез нам пиццу. Такой широкой души этот парень, мой сынок, это что-то.
• Похоже, с именем для сыночка я все-таки просчитался. Эта новая мода давать детям странные древнерусско-хипстерские имена — нечто, конечно. Я уже представляю малышей, которые возвращаются из детского сада домой со словами: «Мама, папа, меня мальчишки дразнят!» — «Кто, кто тебя дразнит, маленький?» — «Аскольд, Гермоген и Сварог! Они говорят, у меня дурацкое простое имя, как у всех!» — «Это все твой папа виноват, люмпен проклятый. Фантазии ноль. Ты прости нас, Мефодий».

• Говорят, дети быстро растут. Ерунда. После двухнедельной командировки я рассчитывал, что Артем встретит меня словами: «Папа, я устроился на работу на детскую китайскую фабрику контрафакта — ты можешь больше не работать». Но нет. Он встретил меня в своей кроватке все с тем же скептическим выражением лица: «Чего подошел? Сиська есть? Нет? Тогда зови следующего».
• Мы с Артемом как два компьютера разных поколений. Он — шестой айфончик, постоянно обновляется в фоновом режиме. Заснул, проснулся, — бац! — какая-то новая программка установилась за ночь: или ползать задом, или плеваться в папу, или еще что-нибудь. Я же как 486-й комп. Очнулся утром — и минус одна фича. То загружаюсь по полчаса, вглядываясь в волосатого йети в зеркале, то дисковод не открывается, то экран гаснет сам по себе. А иногда сам вздрагиваешь вдруг от противного такого мерзкого клацающего металлического звука. Домашние нервничают: что это? где это? И только малыш взирает сочувственно со своих айклаудных высот с немым вопросом в умных глазах: «Что, папа, через диалап-модем опять в интернет пытаешься выйти? Ну-ну, смотри картридж не надорви».

• Я же был суровый мужик. Вместо зарядки гнул подковы, ездил на работу на танке, а на завтрак ел гвозди. Что со мной стало? Например, недавно увидел свои носки рядом с Темкиными на батарее в ванной и чуть не прослезился. Теперь гадаю, действительно ли это настолько умилительно, как мне кажется, или отцовство окончательно размягчило мне мозг?
• На днях Артем барахтался в ванне, а я сидел рядом на стуле и караулил, чтобы он не ушел через слив к соседям снизу (они не очень любят детей, и, если мой малыш всплывет у них в джакузи, будет неловко). Я сидел-сидел и задумался. О работе.
  «Папа, ты где?» — вдруг спросил меня Артем. И пока я переваривал вопрос, этот маленький человек, два с половиной года, тяжело вздохнул и ответил за меня: «На яботе...»

• Мне не нравится, как жена кормит Артема кашей. Я думаю, женщинам вообще это не дано. Словно на светском рауте — чинно, благородно, ребеночек после бранча чистенький, как будто и не ел вовсе.
  Другое дело я. После кормления из моих рук на сына любо-дорого посмотреть. Каша везде: на лице Артема, на его голове, на руках, на столе, на полу, на стенах и даже на жене, хотя она во время процесса безотлучно находилась в соседней комнате. Единственное место, куда каша обычно не попадает, — это слюнявчик. Вот это я понимаю, Артем покушал. По-мужски. Сразу можно в ванную на полчаса.

• Твои дети — это твое второе детство. Уникальная возможность снова вернуться в мир ребенком. Все вокруг опять вырастает. Ты как Алиса.
  Я иду с Артемом по улице и смотрю вокруг его глазами. Вон трактор корежит здравый смысл. Я кричу: «Смотри, Тема, трактор!» Для него же это просто трактор, а не идеологический враг. Или голуби. Когда я так последний раз радовался голубям? А Теме нравятся голуби. Однажды я даже увидел белого. Мы вдвоем с малышом бежали за ним с визгами. Сынок еще не видит за фантиками мусора, за дождем — плохой погоды, за людьми — нелюдей.
  Иногда мне хочется крепко-крепко обнять малыша.
  Чтобы удержать его в детстве.
  Чтобы он подольше не взрослел.
• Артему хватает нескольких слов, чтобы править миром. «Папа», «мама», «баба» — это для простых запросов. «Пама» или «мапа» — это для сложных задач, где один человек не справится. Есть еще «памаба» — это когда сынок пока не решил, чего конкретно он хочет, но чувствует в груди нарастающую мощь желания и ему нужна всеобщая мобилизация родственников.
• Читаю Артему книжку. Мы лежим с ним рядом на диване. Вдруг он встрепенулся, резко снял с меня очки, чихнул мне в лицо и надел очки мне обратно. Чтобы не испачкать стекла, видимо.
  Интеллигентность — это врожденное.

• Моя бабушка любила приговаривать, укладывая меня спать: «Смотри, какая у тебя кровать — царская!» Я проваливался в пухлую перину, как Алиса в кроличью нору, счастливый до самых краев.
  Обкладывая Артема подушками перед сном, укрывая его одеялом, я иногда машинально бормочу: «Какая у Артема царская кровать!» Он улыбается сквозь дремоту и уютно жмурится, как, наверное, и я тогда, много лет назад. Я не помню, ведь счастливые не видят себя со стороны. Язык — это невидимая кровь поколений.

• Раньше я вместе со всеми подсмеивался над этими безумными мамашками. «Мы пошли», «Мы поели». Или даже лучше — «мы покакали». Вместе какали? На брудершафт? Вы что, циркачи? И все в том же духе. Какие такие «мы»? Ты, взрослая самодостаточная личность, благополучно существовала много лет до своего ребенка и была «я». Что изменилось?
  А вот теперь мне, старому дураку, не надо объяснять, что такое «у нас температура». Ты можешь быть прездоровым румяным мужичком с прекрасным аппетитом, идеальными жизненными показателями и бицепсами, но, если Артему плохо, ты в этот момент тоже ходишь весь больной. Это такие древнейшие глубинные законы естества, что их не под силу отполировать или скорректировать никакой цивилизации. Тебе никогда не будет хорошо, пока будет плохо ему.
• Эта маленькая книжка — мое признание в любви сыну.